Новая конфигурация турецкой власти

Турция переходит на президентскую форму правления, в руках Реджепа Эрдогана концентрируются широчайшие властные полномочия. Как такое стало возможным и какие последствия может иметь – в комментарии директора ИРП Дмитрия Журавлева.

В Турции прошел референдум о полномочиях президента. Гражданам предложили проголосовать за или против 18 поправок в Конституцию, которые предусматривают переход страны от парламентской республики к президентской. В случае, если большинство голосующих скажут «да» поправкам, президент станет не только главой государства, но и главой исполнительной власти. Должность премьер-министра будет упразднена и Реджеп Эрдоган получит право самостоятельно объявлять чрезвычайное положение и назначать высших чиновников. Президентский срок увеличивается с четырех до пяти лет, занимать эту должность можно будет два срока подряд.

По итогам подсчета 99,9 процентов бюллетеней 51,2 процентов избирателей проголосовали «за», 48,8 процентов избирателей – «против».

Перевес в пользу Эрдогана минимален, что дает возможность противникам реформы не согласиться с результатами референдума. Так что победу президента нельзя считать окончательной.

Но что-то подсказывает, что после подавления выступления военных, серьезного гражданского неповиновения ждать не стоит. И поэтому можно поздравить лидера Турции с новыми полномочиями. А они огромные: правительство подчиняется президенту, причем не как коллективный орган, который может иметь собственную позицию и даже оппонировать парламенту, а как сумма министров, каждый из которых отвечает только за свое министерство и только перед президентом. В новой Турции не будет такого политического субъекта как правительство, в исполнительной ветви власти будет только один субъект – президент.
Но как же случилось, что в самой светской из мусульманских стран мира стала возможна такая концентрация власти?

Дело, на наш взгляд, в специфике турецкого гражданского общества. Собственно, власть контролирует не гражданское общество в целом, а та часть элиты, которая, не входя во власть и опираясь на граждан, ее контролирует. На Западе такой элитной группой является бизнес, в Турции, как и в большинстве мусульманских стран, – армия.

В Турции, которая начиналась как государство с армии генерала Кемаля, армия играла даже большую роль, чем, например, в Египте. Её значение можно сравнить только с ролью армии в Латинской Америке, где тоже государство выросло из армии. Но там военные зачастую играли деструктивную роль, в Турции же армия была гарантом баланса политической системы и светскости общества.

Эрдоган с самого начала стремился ослабить политическую роль армии и опирался при этом на поддержку Запада, который, не беря в расчет специфику мусульманских стран, рассматривал военных в этих странах, как угрозу демократии. Политические позиции военной элиты существенно ослабили масштабные кадровые перестановки по итогам «недоворота», фактически обнулившего возможность армии в обозримой перспективе вмешиваться в политику.

В результате турецкое гражданское общество лишилось элитного стержня, что сделало возможным концентрацию власти практически до монаршей. Внешний фактор тоже не помешает «новому выбору Турции». Запад повозмущается, но стерпит – слишком нужен им Эрдоган и в Сирии, и в решении проблемы беженцев.

И в этой связи возникает два вопроса. Будет ли востребован опыт Эрдогана в других странах? И главное: как эти страны будут называться?