Извечная мечта русского интеллигента

Российская история, начиная, как минимум, с 19-го века, — это история взаимного недоверия, непонимания, а, в конечном счете, конфликта между государством и обществом. То, что этот конфликт был одинаково остр и при царях-консерваторах и при царях-реформаторах показывает, что дело тут не в тактических ошибках власти или в нежелании власти идти навстречу обществу. Наиболее острым этот конфликт был именно при Александре втором, который пытался опираться в своих преобразованиях на общество, и действия которого это общество поначалу с восторгом приняло. Причина этого конфликта глубже.

Россия — страна, где государство — это стержень общества: вокруг власти общество формируется, властью организуется. Даже частная жизнь каждого во многом зависит от государства. А поэтому государство воспринимается российским обществом нерационально. Для российского подданного государство — это явление сакральное, некая высшая инстанция, почти божественная, которая должна быть всемогуща и непогрешима. Это распространяется и на людей, этому государству служащих: человек, принадлежащий государственной власти, есть высший человек, обладающий особыми правами и особыми обязанностями. Такое отношение общества к власти в течение веков служило укреплению этой власти, но оно же стало причиной того конфликта, о котором мы говорили выше.

Как это получилось? Сакрализация власти стала работать против нее, когда в обществе появился широкий слой образованных людей, не принадлежащих к государственному аппарату. Начиная с Петра великого, сама российская власть активно насаждала в стране просвещение. Без образованных людей нельзя было создать ни современную армию, ни современную промышленность, ни современный государственный аппарат. Но образовательная система, особенно её университетский сегмент, не была жестко привязана к государственному аппарату. В 18-ом веке эта связь осуществлялась через требование обязательной службы для всех дворян (в это время именно дворяне, в основном, обучались в высших учебных заведениях). После указа о вольности дворянской связь между образованием и службой была разорвана. Появилась возможность для существования образованных, но не служащих людей. И чем дальше, тем большее число выпускников высших учебных заведений стали этой возможностью пользоваться. Одни не находили себе соответствующего образованию места другие просто не собирались тянуть чиновничью лямку. После реформ Александра второго в «частном секторе» стало служить гораздо выгоднее, чем на государственной службе. (Первый премьер-министр Российской Империи Сергей Витте вспоминал, что при переходе со службы на частной железной дороге на должность министра путей сообщения он столь много потерял в жаловании, что Император Александр третий вынужден был доплачивать ему из своего кармана). Частный сектор поглотил значительное количество образованных людей, в первую очередь, специалистов: металлургов, путейцев, статистиков. Кроме того, во второй половине 19-го века появились ещё две группы лиц, принципиально не собирающихся связывать свою жизнь с государственной службой. Это дети купцов и промышленников, которые не собирались по окончании учебы продолжать дело своих отцов (ярчайшим представителем этой группы является Савва Морозов), и та часть разночинцев, которая выбрала себе свободные профессии: от адвоката и журналиста до писателя и художника. В результате, к концу 19-го века в России сложился широкий слой материально состоявшихся образованных людей, никак не связанных с системой государственной власти.

Но в чем же здесь проблема? То же положение было тогда во всех развитых странах. Но российского конфликта там не возникло. Как же так получилось? Образованные люди продолжали воспринимать государство сакрально. Ярчайшей иллюстрацией этого является позиция «революционеров — демократов», которые, критикуя власть, не рассматривали её как обычный механизм, а как исчадье ада, то есть не десакралезировали власть, а лишь меняли знак в её сакральной оценке. Вот здесь и возникало противоречие. Простой человек, воспринимая власть как божественный институт, принимает, как аксиому, что власть обладает атрибутами божества – она всемогуща, всеведуща и непогрешима, то есть любые её действия верны. Образованный человек формулирует для себя эти атрибуты как требования к государству: государство должно быть всемогущим всеведущим и непогрешимым. Если оно не таково, то это плохо, неправильно устроенное государство, а значит, его надобно перестроить. Любое государство этим требованиям соответствовать не может. В результате, обожествляя российское государство вообще, образованное общество негативно относилось к конкретной форме этого государства. Вот и основа противоречия. Наиболее ярко это проявлялось в отношении общества к российскому чиновнику. Именно чиновник был олицетворением конкретных проявлений государства (с ним общество сталкивалось каждый день, а государство как целое существовало где-то там, в непонятном далеке). Сосредоточение негативного отношения на чиновнике позволяло в некотором смысле оправдать государство, сняв с него ответственность и переложив на чиновника. Тезис был прост: Россия — великая держава, но чиновник в ней плох – непрофессионален и своекорыстен. Но такая форма превращала мировоззренческое противоречие русского образованного общества в личностный конфликт с властью. Несоответствие конкретного чиновника абсолютным требованиям было очевидно. Российский чиновник был не хуже и не лучше чиновника любой развитой страны. Но всемогущим, всеведущим и непогрешимым он явно не был. И у общества возникал вопрос, по какому праву он, чиновник, монопольно владеет правом доступа и воздействия на государство – причастность к святому? Тем более, что само государство, еще при Александре первом, введя экзамен на чин, определило в качестве главного критерия оценки чиновника уровень образования. А у многих представителей общества уровень образования был выше, чем у среднего чиновника. Более того, это 6ыли люди состоявшиеся: нажившие состояние, управляющие большими коллективами, добившиеся славы в различных областях, и они решительно не понимали, чем они хуже чиновников. Наоборот, они лучше, они соль земли, носители знаний, именно они способны выработать решение любой проблемы. Но глупые чиновники не понимают их значения и не приходят к ним на поклон. Но если они лучшие, а стернь российской жизни — власть, то именно они должны обладать властью. Поэтому свое ущемленное положение по отношению к чиновничеству эти люди воспринимали не просто как социальную проблему, а как личное оскорбление, и готовы были бороться бескомпромиссно и даже во вред собственной выгоде (русская образованная буржуазия финансировала революционеров, которые устраивали забастовки на их фабриках и заводах). При этом, поскольку это были люди состоявшиеся, то менять свою социальную роль они не собирались. Они хотели получить доступ к государственной власти, оставаясь бизнесменами, адвокатами, писателями. Поэтому разрешение конфликта они видели в создании системы представительной власти, через которую они будут реализовывать свою позицию соли земли русской. И в ходе этой бескомпромиссной борьбы удалось создать русский парламент – Государственную думу. И тут выяснилось, что никакой конструктивной роли парламент не играет. Знаменитая фраза Столыпина «вам нужны великие потрясения, а мне нужна великая Россия» обращена не к думским радикалам, а к центристскому думскому большинству – кадетам. И это вполне закономерное развитие событий. Главное, что умеет делать интеллигенция, это думать и говорить. Умея думать, интеллигенция вскрывала ошибки власти, а, умея говорить, вела пропаганду этих ошибок. И поэтому главным методом борьбы с властью была даже не поддержка революционеров, а критика власти. Получив парламентскую трибуну, интеллигенция превратила критику в метод взаимодействия власти представительной с властью исполнительной. В результате, никаких полезных (применимых) для управления страной проектов дума так и не выработала. Интеллигенция видела причину этого в том, что у думы слишком мало власти. Монархия не позволяет реализоваться её благородным начинаниям. И она превратила думу в средство борьбы с монархией. Возможности для критики власти возросли многократно. А при сакральном отношении к власти её массированная критика с высокой государственной трибуны может привести не к улучшению деятельности органов власти, а к дискредитации власти как таковой. Власть может быть либо от бога, и тогда её могут критиковать только носители зла, если её можно законно критиковать, тогда она от дьявола, но тогда она не имеет право быть властью. (Именно из-за этого свойства отношения власти в России, критика с позиции монархическо-консервативной, была для русской монархии столь же разрушительна, как и критика с либеральной или революционной позиции, Пуришкевич внес такой же вклад в революцию, как и Маклаков с Лениным). В какой-то момент дискредитация дошла до того, что уважать власть в обществе стало неприличным. Власть потеряла всякую опору в обществе и повисла в воздухе. Первый же серьезный заговор неожиданно для самих заговорщиков перерос в революцию. И власть упала прямо в руки интеллигенции. И когда интеллигенция сосредоточила в своих руках и представительную и исполнительную власть, стало очевидно, что интеллигенция не может эффективно осуществлять власть, не потому что ей мешала в этом монархия, а потому, что она к этому не способна. Любые реформы временного правительства приводили к деградации и развалу объекта реформ.
И по-другому быть не могло. Интеллигенция обладала стратегическим мышлением, и могла определить сущность идущих в стране процессов, но абсолютно не обладала знанием управленческой процедуры, да и не хотела и не могла ей обладать. Не хотела потому, что, считая себя солью земли, не видела необходимости унижаться до мелочей – до конкретного управления. Не могла потому, что знания и навыки, и что ещё важнее, способности и психологические качества необходимые для стратегического анализа и для государственного управления различны, а зачастую и противоположны. То, что делает интеллигента интеллигентом, не позволяет ему быть эффективным чиновником.

Временное правительство последовательно развалило местное самоуправление, органы внутренних дел, финансовую систему и армию, и все это в условиях войны. В результате оно потеряло всякую власть. И власть захватили большевики – небольшая, но четко организованная и точно знающая чего она хочет, группа людей. То, что эта малочисленная, слабо связанная с Россией, эмигрантская, по сути, группа смогла захватить власть, доказывает, что никакой власти уже не было. Правда парадокс состоит в том, что сами большевики в основном были интеллигентами, но это были интеллигенты-авантюристы. Они были столь же эффективными управленцами, как и их «временные» предшественники, но зато они были способны захватить власть и пусть и с огромными затратами ресурсов и потерями удержать её.
Но в результате двух революций погибла не только монархия – дореволюционное государство, но и дореволюционная интеллигенция. В результате революции и гражданской войны люди обнищали, а социальная структура общества деградировала. А интеллигенция является необходимым элементом лишь сложной социальной структуры и лишь в ней может существовать. Она исчезла – вымерла, как биологический вид в меняющихся экологических условиях.
В раннем СССР интеллигенции как значимого, независимого от власти слоя образованных людей, не было. Сначала осталось мало образованных. Затем образованные появились, но в условиях жесткого государственного контроля, и что ещё важнее, жесткого государственного распределения материальных благ, независимые, как массовое явление, не появились. А отдельные, такие как Есенин, долго не жили. Единственным местом, где в раннем СССР сохранилась интеллигенция, это сам государственный аппарат. Ленинская гвардия — это политические писатели и пламенные ораторы – классические интеллигенты, вознесенные революцией во власть. Очень немногие из них стали эффективными управленцами (Молотов, Микоян). Постарение эффективно работающей государственной машины с необходимостью требовало вытеснение ленинской гвардии из системы власти. Что и было сделано в ходе великой чистки конца 30-х годов (хотя сводить чистку только к этому нельзя).

Число образованных людей в Советском Союзе росло всю его историю. Но вот интеллигенция, то есть хотя бы относительно независимым от власти социально значимый слой образованных людей, возник лишь в период «оттепели» (единицы независимых конечно были всегда). И тут же старый конфликт возродился. Интеллигенция опять посчитала, что власть её недостаточно уважает. И увидела решения проблемы в усилении своего влияния на власть, то есть создании демократических механизмов. Недаром диссидентское движение возникло именно в 60-е годы. Правда, политическая борьба при наличии КГБ практически не велась (это вам не либеральное царское время), а вот критика и дискредитация власти велась широко. К 80-м годам снова стало неприлично уважать собственную власть. Попытка власти спастись, идя на поводу у интеллигенции, через вовлечение её в управление страной и предоставление ей свободы критики власти привело к закономерной деградации власти. Власть оставалась сакральной, и всякая законная, разрешенная критика наносила ей невосполнимый ущерб. Пострадали все те же сферы, что и в феврале – октябре 17-го: вертикаль власти, органы пресечения, армия, финансы и сфера обеспечения населения. Авторитет у такой власти быстро исчез. Власть снова из института божественного стала институтом дьявольским, и при первом же серьезном потрясении погибла. Если не рассматривать события 1991-го года с этой точки зрения, то эти события выгладят совершенно фантастическими и нелогичными: огромная ещё вчера суперэффективная государственная машина, не только не смогла подавить минимального сопротивления, но даже защитить саму себя. В результате революции 1991-го года исчезло советское государство. Гайдаровские реформы снова привели к деградации социальной структуры и социальной смерти значительной части старой, советской интеллигенции. Но существенную часть новой власти составляли как раз интеллигенты.
И снова власть интеллигенции показала свою неэффективность. Причины неэффективности интеллигентской власти были те же, что и в 17-ом году. Снова шли пламенные дискуссии и принимались законы и декларации. Такие законы было невозможно выполнить, те, кто их писали, искренне не понимали, что необходимо для этого. В основе их лежали не практические расчеты, а абстрактные принципы. (Ярчайшим примером этого служит закон о реабилитации репрессированных народов, согласно которому репрессированным должно быть возвращено все, что у них было отнято, но те, кому это сейчас принадлежит, не должны пострадать. Так, как главной ценностью были дома, которые были отчим кровом и для репрессированных, и для «новых» хозяев, то ничего кроме кровавых коллизий и новой войны на Кавказе этот закон породить не мог. Но принцип абстрактной справедливости был реализован). Управленческих действий практически не было, или они были крайне неудачными. По этому с крахом «проклятых коммунистов» экономический и политический кризис только усилились. На фоне паралича власти возник конфликт ветвей власти 1993-го года. И хотя ключевыми игроками были интеллигенты: Бурбулис, Хасбулатов, Филатов, Челноков и так далее, но в результате не просто президент победил парламент, а чиновничество победило интеллигенцию и начало вытеснение её из власти. Выстраивание вертикали и отмена региональных выборов лишь завершила этот процесс. Крах нового варианта интеллигентской власти был столь же закономерен, как и крах временного правительства.

Сегодня мы присутствуем при третьем пришествии вышеописанного конфликта. Власть снова у чиновников. Культурная прослойка снова считает себя обойденной при распределении привилегий. От Жванецкого до Проханова идет постоянная критика власти. Пока дело ещё не дошло до дискредитации власти. С одной стороны есть авторитет Путина, с другой, наши властители дум пока побаиваются заходить слишком далеко. Да и технических (информационных) возможностей для огульной критики пока немного. Процесс лишь в самом начале, но он уже идет. Подтверждением этому может служить то, что снова ругать власть в интеллигентской среде стало модно. Третий круг конфликта между властью и интеллигенцией начался.

Так что же у нас получается? Сакрализация власти при наличии широкого круга образованных людей, независимых от этой власти, приводит к тому, что этими людьми к власти выдвигаются требования, соответствующие её сакральной роли – быть всемогущей и всеведущей. Поскольку никакая человеческая власть таких требований выполнить не может, общество признает эту власть негодно организованной и требует себе права перестроить это государство. Если государство негодное, то аппарат власти не имеет права на монопольное владение властью. Интеллигенция, обладая знаниями и способностью к стратегическому мышлению, имеет, по собственному мнению, право стать центром этой власти, а чиновничество должно стать её обслугой. Любая другая форма власти несправедлива и воспринимается интеллигенцией как личное оскорбление. Возникает конфликт между интеллигенцией и властью. Для победы над чиновничеством интеллигенты используют критику, которая в условиях сакрального отношения к государству оказывается страшным оружием. В результате дискредитации государство рушится, и власть достается интеллигенции. Но интеллигенция не обладает необходимыми для непосредственного управления качествами, и в массе не считает нужным ими обладать. Фраза Жванецкого «слово честное — уже есть дело» – это политический принцип российской интеллигенции. В результате происходит деградация общества, в результате которого погибает и государство и интеллигенция. Через некоторое время восстанавливается государство, затем интеллигенция. Так как причины конфликта сохранились, то снова разгорается конфликт, который ведет общество к краху.

Как же разорвать этот порочный круг? Конечно, можно десакрализировать государство. Но поскольку отношение к государству отражает его реальную роль в нашей стране, то успех на этом пути сомнителен. Добиться удастся того же, что и всегда: дискредитации власти и деградации общества.

Как показала история, разрешения конфликта на политическом пути тоже нет. Политический путь — это всегда иерархия, подчинения кого-то кому-то. Но если главный — чиновник, интеллигенция идет на конфликт. Если доминирует интеллигенция, начинается деградация государства.

Поэтому необходим другой путь. Взаимодействие интеллигенции и власти не должно быть иерархическим, оно должно быть равноправным. И в этом взаимодействии каждая из сторон должна заниматься тем, к чему она пригодна – интеллигенция стратегическим анализом, выявлением проблем и поиском их решения, а государственный аппарат непосредственным управлением. Но для того, чтобы это было именно взаимодействие, необходим механизм гарантирующий, что интеллигенция будет услышана аппаратом, и её предложения будут реализованы, а аппарат будет понят интеллигенцией и получит её поддержку. Такой механизм позволит интеллигенции реализовать свою извечную мечту, быть солью земли и не утруждать себя управленческими мелочами.